"Лишние" и "потерянные" люди хореографа Бориса Эйфмана. ИНТЕРВЬЮ

В начале этого месяца Санкт-Петербургский государственный академический Театр Балета Бориса Эйфмана привез в Израиль два спектакля: "Онегин" и "Красная Жизель". Эти гастроли, организованные компанией "Офер Цемах" – десятое посещение Израиля прославленным российским театральным коллективом.

- Приобрести билеты на спектакль Театра Балета Бориса Эйфмана "Онегин"

- Приобрести билеты на спектакль Театра Балета Бориса Эйфмана "Красная Жизель"

В преддверии гастролей Борис Эйфман, народный артист России, лауреат Государственной премии РФ, неоднократный обладатель Национальной театральной премии "Золотая маска" и Высшей театральной премии Санкт-Петербурга "Золотой софит", дал интервью корреспонденту NEWSru.co.il, ответив на ряд волнующих израильского зрителя вопросов.

Борис Яковлевич, чем обусловлен выбор гастрольных постановок? Это организационные мотивы или решение показать спектакли о "лишних людях", Евгении Онегине и Ольге Спесивцевой, как-то связано с местом гастролей и вашими представлениями об израильской публике?

"Евгений Онегин" – наша новая постановка, которую мы уже показывали в США и Европе, теперь пришла очередь Израиля. Идея этого балета, поставленного на музыку Петра Ильича Чайковского и Александра Ситковецкого, создателя рок-групп "Високосное лето" и "Автограф" – судьба одаренного, внутренне богатого и интересного человека в период перестройки и после нее. Он, как и многие наши современники, тоже оказался лишним, не востребованным временем и оттого переживающим жестокую внутреннюю трагедию.

Я глубоко убежден, что Пушкин, который, по выражению Белинского, создал "хрестоматию российской жизни", в действительности воплотил в "Онегине" нечто гораздо более широкое и общечеловеческое, некий архетип русского человека, судьба которого повторяется на новом витке времени, и вызывает все те же, заложенные природой чувства.

И если поначалу зритель удивлен, увидев на сцене вместо бала у князя Гремина вечеринку постперестроечных олигархов, то по ходу спектакля он об этом забывает, и начинает узнавать в знакомых ему персонажах нынешней жизни любимых литературных героев – Татьяну, Ольгу, Онегина, Ленского…

Некоторых смущает, что в нашем спектакле Онегин не стреляет в Ленского, как это помнят все по либретто классической оперы, а в пылу спора закалывает его ножом. Но я хочу напомнить, что именно так погибает поэт-романтик в кошмарном сне Татьяны, а реальная трагедия становится как бы отголоском этого сна.

Я перенес пушкинских героев в наши дни, в новые обстоятельства, более драматические, даже экстремальные, когда старый мир рушится и жизнь диктует новые правила. Этот эксперимент был необходим для того, чтобы ответить на волнующий меня вопрос: что есть русская душа сегодня? Сохранила ли она свою самобытность, свою притягательность?

Неудивительно, что этот спектакль хорошо принимает наше поколение, которое изучало "Онегина" в школе и на нем просто выросло. Любопытно, что эта история находит искренний отклик у современной молодежи, часть которой не слышала не только об Онегине, но, наверное, и о самом Пушкине.

Балет "Красная Жизель", который поставлен 13 лет назад и уже был показан в Израиле – он о чем, по-вашему? Тоже о лишнем человеке?

Нет, это другая история, я бы назвал ее "историей потерянного человека", она близка нам еще и тем, что в ней затронута трагедия эмиграции. Это рассказ о талантливейшей, невероятно одаренной балерине классико-романтического стиля, которая родилась в самое для нее неподходящее время – на стыке, на переломе двух эпох.

Ольга Спесивцева считалась лучшей исполнительницей партии Жизели в дореволюционном Мариинском театре, а события ее собственной жизни практически дословно повторили судьбу ее героини.

Спесивцева бежала из России в 1923 году. В Париже Ольга, совсем как Жизель, встретила знаменитого в то время хореографа Сержа Лифаря, безответная любовь к которому на фоне тяжелейших проблем эмиграции привела ее на грань безумия. В последний раз она вышла на сцену в 1937 году, а затем были долгие годы, проведенные в психиатрической лечебнице, в Америке, где она и умерла в 1991 году.

Нам показалось неправильным, что широкой публике известны имена Анны Павловой, Вацлава Нижинского, а имя не менее талантливой балерины Ольги Спесивцевой оказалось прочно забытым, и мы решили исправить эту несправедливость истории.

В основе почти всех ваших балетных спектаклей лежит известный и, как правило, основанный на произведениях классиков сюжет. Считаете ли вы, что художник должен, в первую очередь, рассказать зрителю историю, которую тот сможет понять, и героям которой он будет сочувствовать?

Я далек от какой-либо назидательности и навязывания своего видения. Любое произведение искусства – это не что иное, как самовыражение автора. Для меня, человека русской культуры, естественно и необходимо возвращаться к ее корням и истокам, и это не в коей мере не конъюнктура, в которой кое-кто склонен меня обвинять. Но я совершенно не отвергаю и другие подходы, если они соответствуют мировосприятию художника.

Как вам работается в современной России, ощущаете ли вы тот дефицит свободы слова, свободы мысли, который, как нам отсюда кажется, там сегодня наблюдается?

Мне повезло в том смысле, что балет не поддается цензуре, здесь очень трудно чего-то потребовать и к чему-либо принудить – очень уж специфическое искусство, специфический язык.

Меня пугает другое: вседозволенность, огромное количество, море просто низкокачественной продукции, которая буквально захлестывает сегодня российского зрителя. Ширпотреб ужасного качества несется со сцены, с экранов кино и телевизоров, и это размывает у молодого поколения все моральные ориентиры. Да, родители говорят ему одно, а вокруг все выглядит совершенно иначе, и он приходит к выводу, что "предки" не понимают, в каком мире живут, и ничего полезного дать ему не могут.

Я тоже не был пай-мальчиком, и знал много чего вредного и неуставного в свои пятнадцать лет, но при этом я отдавал себе отчет, о чем можно говорить, о чем нельзя, что плохо, а что хорошо. Сегодняшним детям просто неоткуда взять это знание, и это пугает меня больше, чем какая-то цензура. Я не люблю запрещать, но какое-то лицензирование культурной продукции все же ввел бы – хотя бы для того, чтобы оградить детей.

Каковы ваши впечатления от израильской публики? Чем она отличается от российской, американской или же европейской?

От американской – практически ничем. Это – все тот же российский интеллигент, тоскующий по культуре и духовности, для которого они необходимы как воздух. И во всех странах, где я побывал, зрители понимают и принимают музыкальную эклектику, такую, как сочетание классической музыки с роком, потому что, мне кажется, она отражает тот мир в котором мы сегодня живем, и ту звуковую эклектику, которая окружает нас в повседневности.

Посещение Израиля заставляет вас задуматься о своих еврейских корнях? Как вы вообще относитесь к этой стране, какой она вам представляется?

Сложный вопрос… Я мало задумываюсь о своем еврействе на бытовом уровне… Нет, скорее так – я русский интеллигент еврейского происхождения, это определяет меня как личность и художника, и мне не приходится думать, что я и кто я. Все это есть в моем творчестве. Я счастлив находиться тут, среди соплеменников, и счастлив от того, что меня здесь понимают и принимают.

Израиль – теплая, красивая и совершенно европейская страна. Она находится в опасности – ей угрожают арабы, исламисты. Но весь мир сегодня сидит на пороховой бочке – 11 сентября в Америке, теракты в России. Израиль не один – он разделяет судьбы мира и вполне в этот мир вписан.

Материал подготовила Алина Загорская