Юлия Рутберг: "Свобода – это понимать, что ты нужен". Интервью перед гастролями в Израиле

Публикуется на правах рекламы

"Врожденное актерство" и "генетическая связь с театром" – это все о ней, о девочке, выросшей в центре Москвы и впитавшей с детства дух шестидесятников.

Юлия Рутберг – звезда российского театра и кино связана пуповиной с этими улицами, площадями и переулками, вьющимися от Тверской к старому Арбату.

Народная артистка России, актриса театра Вахтангова, лауреат премии "Чайка" и "Хрустальная Турандот" вскоре выйдет на сцену в Израиле в поэтическом спектакле "Кабаре "Бродячая собака"". Накануне спектакля она рассказала о мистике и свободе на сцене и в жизни.

Беседовала Елена Шафран.

Вы из тех актеров, кто на сцене может все – заставить зрителя плакать, смеяться, выйти из зала необыкновенно воодушевленным или подавленным. Кабаре, кажется жанром довольно легким для такого диапазона эмоций. Или то, что мы увидим ближе к творческому вечеру?

Я не люблю словосочетания творческий вечер, и не очень понимаю, что это такое. То, что мы к вам привозим – это поэтический спектакль "Кабаре "Бродячая Собака". В нем прозвучат стихи и музыка, которые дороги мне и тем зрителям, с которыми у нас единый культурный код, в основе которого – книги, которые волею судеб остаются в нашей жизни с самого детства и юности до конца дней.

Есть нечто прекрасное в том, чтобы слышать снова и снова знакомые строчки и повторять их за актером. Вы это имеете ввиду, когда говорите об отсутствии "четвертой стены" в вашем спектакле?

Мы вместе – и я, и зрители – создаем этот спектакль, как рассказ о жизни – детство, отрочество, юность. Я собрала в нем все, что мне нравится, что я люблю и чем дорожу. Это первая книжка, которую мне читал папа – "Глупая лошадь" Вадима Левина. Это стихи Леонида Мартынова, Павла Когана, Наума Коржавина, Павла Антакольского Давида Самойлова, Роберта Рождественского. Это Пушкин и поэзия Серебряного Века, Северянин и Ахматова. Это баллады Окуджавы, и Вертинского…

Образ бродячей собаки – беспризорный пес, который сродни художнику. Сегодня время изменилось. Уже нет голодных художников, как во времена декаданса…

Да что вы?! Кто же вам такое сказал? Во все времена есть голодные художники, поэты.

На экране телевизора мы видим звезд. Они вполне обеспеченны, крепко стоят на ногах, получают высокие гонорары, не бедствуют. Должен ли все-таки художник быть "голодным", чтобы творить? Как можно связать художественный процесс с материальным?

Во всем должна быть золотая середина. Талант не может быть прямо пропорционален тому, сколько он ест, носит Армани или ходит в рванье. Нельзя сказать, что Микеланджело или Леонардо были богатыми. А Пикассо был не бедным. Импрессионисты начинали как голь перекатная. Художник Зверев умер нищим. Просто человек должен быть нормально одет, сыт и дай бог, чтобы у него была возможность работать.

Поэзия серебряного века для нашего поколения – это высокие чувства молодость, самиздат…

Прекрасная поэзия, а судьбы порою страшные. Время было беспощадно. Стык эпох – это всегда очень большой энергетический выплеск. Блок воспевал революцию, при этом самоустранился из жизни. С Маяковским случались странные вещи. Столько появилось гениальных режиссеров, поэтов, писателей, художников, хореографов. Но при этом огромное количество людей были сосланы, расстреляны, преданы. Для меня это время как неисчерпаемый артезианский колодец в смысле стихов. А с точки зрения прожитой людьми жизни – тяжелый путь, как у Цветаевой, Ахматовой, Мандельштама…

Можно ли научить любить стихи? Понимать поэзию?

Просто так заставить любить стихи невозможно. Например, я понимаю, что Евтушенко прекрасный поэт, но его стихи не читаю. Знаю, что Роберт Рождественский очень хороший поэт и его стихи я читаю. Изумительная Белла Ахмадулина. С удовольствием читаю ее. Пастернака – храню в своем сердце. По Мандельштаму просто плачу. Из поэтов ты выбираешь тех, с кем тебе по дороге, тех, чьи мысли входят в твою голову, чьи идеи западают в душу, а эмоции попадают в сердце

Поэты – своеобразные медиумы своего времени. Существует ли мистика для вас в жизни, на сцене? Чувствуете ли вы мистическую связь с ними?

Я не люблю говорить об этом. Потому что есть вещи, которые объяснимы. Это не называется мистикой. Если ты чем-то интересуешься и над чем-то по-настоящему работаешь, вкладываешь в это душу и сердце, и самого себя, то тогда тебе начинает откликаться история этого человека, его жизнь. Попадаешь с совершенно невероятные места, которые связаны с ним. У меня так было, когда мы делали на канале "Культура" огромную программу о Мандельштаме. Я оказалась в Чердыни, в Пермском краю, где он впервые выкинулся из окна, начал сходить с ума и после чего его перевели в Воронеж. Была в Воронеже, прошла по всем местам Мандельштама. Для меня это не было мистическим. Но возникло понимание того, что мы вступили в контакт – не по верхам, а вглубь.

Нечто подобное произошло у вас с Фаиной Раневской, роль которой вы сыграли в сериале о Любови Орловой.

Фаина Георгиевна Раневская это какой-то непонятный выверт эпохи. Это такой сгусток таланта, что у нее была отдельно взятая перпендикулярная жизнь. Она не вписывалась ни в какие рамки со своей органикой и никогда не играла никакой соцреализм. Масштаб ее дарования был от трагического до комического в равных пропорциях. Существовать "под Раневскую" невозможно. Мне было тяжело, но я согласилась, потому что мне хотелось защитить память о ней от превращения в провинциальный анекдот. Это была трудная, но важная для меня работа.

Вы с ней были знакомы в жизни?

Нет. Один раз видела Фаину Раневскую в спектакле "Дальше тишина". Училась тогда в десятом классе. И так случилось, что этот спектакль стал последним в ее жизни.

От чего зависит актерское дарование?

От Бога.

Еще есть какие-то составляющие?

Есть: питательная среда, генетика. Но сам талант он от Бога. А дальше – талант, помноженный на трудолюбие. Потому что без трудолюбия некоторые талантливые люди ничего не сделали в этой жизни.

Если говорить о среде, то ваша среда была самая,что ни на есть питательная.

Да, конечно мне очень повезло. Я росла среди людей, которые были шестидесятниками и каждый представлял из себя уникальную личность. Они во многом определили мою жизнь, мои вкусы, пристрастия и выбор профессии.

Какие у вас самые первые детские воспоминания?

Большая Дмитровка – Пушкинская улица в моем детстве. Коммунальная квартира – четыре ступеньки вниз, подвал и 11-метровая комната, как кишка, у которой потолки были четыре двадцать. Мое детство прошло очень бурно. Каждый вечер у нас собирались друзья. Это был образ жизни моих родителей. В самом центре исторической Москвы. Памятник Юрию Долгорукому, улица Горького, улица Неждановой, Ордынка, Столешников переулок, консерватория, театр Маяковского, МХАТ – все это было рядом. То есть у меня с детства отпечаталась картинка старой Москвы. Это во многом определило мое отношение к архитектуре.

А первые театральные воспоминания?

Меня много водили в театры. Видела "Синюю птицу", "Щелкунчика" и "Белоснежку и семь гномов". Меня приобщали к музыке, я училась в музыкальной школе. Но из меня не делали вундеркинда и спасибо большое моим родителям за это. И очень важно, что с моих 10-11 лет мы с папой постоянно ходили в музеи. Это по жизни стало для меня очень важным.

Какие моменты в вашей актерской судьбе вы считаете судьбоносными, без чего вас не было бы сейчас как актрисы?

Без спектакля "Зойкина квартира", которую ставил Гарри Маркович Черняховский. Это тот редкий случай, когда дипломный спектакль Щукинского училища был перенесен на основную сцену театр Вахтангова. Это самый главный спектакль в моей жизни, самая главная роль.

А дальше встреча с Петром Наумовичем Фоменко, ученицей которого я себя считаю. Два спектакля, которые мы с ним выпустили. Грандиозный Роман Григорьевич Виктюк. Я застала его в таком соку, в таком фонтанирующем состоянии. И Володя Мирзоев и Миша Бычков – ныне главреж воронежского театра. Сейчас сотрудничаю с Мишей Цитриняком. "Улыбнись, Господи" Туминаса, в котором мне посчастливилось играть. Я застала лучшую режиссуру 20 и 21 века. В этом смысле у меня несусветное везение. И благодаря спектаклю "Джек энд Джули" я зашла на драматическую территорию. До этого много было комедийных ролей. Это тоже было судьбоносным, потому что потом была "Королева красоты из Линейна" с Бычковым Мишей. С Мишей Цитриняком "Крик Лангусты" и это уже совершенно другое качество, другой вес, который я научилась поднимать как драматическая актриса, а не как только как комедийная.

Как вы измеряете свою весовую категорию и решаете, какой вес поднять?

На самом деле и смешить людей это тяжелая работа. Комедия не зря называется легким жанром, хотя легкость на сцене – самое трудное. Но когда ты сталкиваешься с таким материалом, как "Медея", когда час сорок пять, ни сходя со сцены, ты существуешь в такой трагедии, в таком накале страстей – это другой вес. Это очень тяжелый удар по организму, по психике. Не зря роль Медеи являлась когда-то в театре мерилом таланта.

Как вы восстанавливаетесь после это предела возможного, этого перехода границы?

Я сплю, читаю книжки, ухожу в тишину. Для этого у нас и существуют дом, семья, малый мир, в котором ты уединяешься. Люблю ездить на дачу, ходить в лес за грибами. Там обретаю силы. А летом – это вода. Как только я оказываюсь вводе, меня не достанешь. Обожаю плавать.

У вас имидж трудоголика, актрисы без страха и упрека. И понятно, что самое высшее для вас удовольствие это успех на сцене. А как человеку, как женщине что вам доставляет удовольствие?

Внуки, дети, семья, путешествия, музеи. Полностью отделяю то, что происходит на работе от того, что происходит в жизни. В жизни я ценю уют, красоту, комфорт. Терпеть не могу роскоши, это не очень способствует тому, чтобы я отдыхала. А вот уют, когда горит камин в деревянном доме, за окном березы, когда ты ни от кого не зависишь, когда не надо краситься, наряжаться – вот тогда мне хорошо. Люблю простоту. Мою простоту.

В интервью вы часто говорите о свободе. Свободе в жизни в творчестве. Что надо делать, чтобы ее обрести?

Свобода – это осознанная необходимость. Это возможность играть те роли, в которых есть твое человеческое высказывание. Моя задача не развлекать публику, а заставить ее думать. Когда ты можешь читать стихи, которые со временем приобретают очень разное звучание. И когда ты несешь за это ответственность, потому что актеры сродни пастырям. У них есть своя паства, которая внемлет их слову. Для них то, что говорит актер – это руководство к действию. Свобода это делать то, что доставляет тебе удовольствие и понимать, что ты нужен. Придумать свою свободу умеют многие. Начать – уже меньшее количество, а свободу довести дело до конца – совсем немногие.

Кто в современном театре для вас гуру?

Инна Чурикова. Алиса Фрейндлих, МаринаНеелова, Екатерина Васильева. А из актеров – Валентин Гафт. Он выступает редко, со своими стихами. И это какой-то невероятный человек, артист и поэт из почти совсем ушедшего поколения.

Как-то связь эта передается? Русский театр всегда продолжался из поколения в поколение.

Так и есть. Наше поколение воспитано ими. А те, кто идет за нами и уже совсем из другого мира.

********

Юлия Рутберг. Музыкально-поэтический спектакль "Кабаре "Бродячая Собака"

Беэр-Шева, Центр сценических искусств – малый зал, 13 октября 2017, пятница, 19:00

Реховот, зал "Викс" – Институт Вайцмана, 14 октября 2017, суббота, 19:00

Нетания, Гейхал ха-Тарбут, 15 октября 2017, воскресенье, 20:00

Тель-Авив, Тель-Авивский музей искусств – зал "Реканати", 16 октября 2017, понедельник, 20:00

Петах-Тиква, зал "Шарет", 18 октября 2017, среда, 20:00

Хайфа, зал "Раппопорт" 19 октября 2017, четверг, 20:00

- Приобрести билеты на спектакль "Кабаре "Бродячая собака"" Юлии Рутберг

Важные новости